Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой. Страница 2

Поделилась. Муж чуть этого друга не убил, она поняла, что поступила не совсем правильно, вернулась домой, держа ребенка за ручку, а муж уже летит из окна. Потому что с женой, доброй и понимающей, повезло. Когда снимали финальные сцены, Лене хотелось сказать своей героине: «Что ж ты за курица такая слепая?» Тем более героиня в огромных, идиотских очках. А сейчас ей хотелось бы стать такой слепой курицей. Бормотать стихи Гумилева, не видеть ни своей вины, ни своей опасности, переползать, как черепаха, из года в год, из жизни в смерть. Так. Только не это. Смерть она репетировала всерьез. Становилась на подоконник, чтоб все присутствующие тащили ее обратно, дрожа от страха, висела в открытой двери летящего поезда. А в вагоне публики, как в партере. Она всегда знала, что остановится, что даст себя остановить. Она сильная, трубы ворочала, мешки с цементом таскала, смерти ее не так легко будет победить. Но что ж за беда ее так скрутила, что за боль мешает дышать? Депрессии бывают у всех, но потом они проходят. А тут как будто нож вонзили в сердце и забыли вытащить.

Лена устроилась под одеялом поудобнее и, наконец, уснула. Ей приснился настоящий, нормальный сон. В нем было все хорошо. Ее ждало хорошее утро, она чувствовала, что на кухне возится мама. Значит, она дома, в Южно-Сахалинске. Проснулась и позвонила Тане Догилевой, которая собиралась зайти сегодня. «Не нужно», — сама не зная почему, сказала Лена. И рассказала про озвучку, про простуду. «Полежу сегодня, посплю». Потом Лена лежала и напряженно смотрела в стену. Почему отказала? Таня — лучшая подруга, открытая, добрая, умная. Вот, потому что умная, и отказала. Слишком многое сможет понять. А помочь сегодня — вряд ли. Лене нужно другое. Сейчас она сообразит, что же ей нужно. Сейчас она сама разберется с тем, что творится в душе.

Сон про Южно-Сахалинск растаял, как кусочек льда под солнцем. Хорошее утро было не для нее. Надвигались стены со всех сторон, не хватало воздуха, знакомый спазм сдавил грудь. Ерунда. Депрессия. Но что же с этим делать? Ей мешают вещи, мысли, собственное тело. Что с этим всем делать?!

Для начала нужно встать. Лена опустила ноги на коврик у кровати. Она даже в обувном магазине стеснялась сказать, что у нее 42-й размер. Говорила: 41 с половиной. Она подошла к зеркалу и внимательно рассмотрела себя всю. Худое тело, не очень тонкая талия, небольшая грудь. Лицо с правильными чертами совершенно бесцветно, как будто бессонная ночь стерла с него краски, как Сережа смывает холсты. Щедрый же он человек, если считает, что богини бывают именно такими, как она. Ее идеалом красоты был совершенно противоположный тип. Что-то вроде Мальвины. Маленькая ножка, изящная фигурка, распахнутые, как у куклы, глаза, губки цветком и локоны до плеч, пусть даже не голубые. Из подруг Лены в эти рамки больше всего вписывалась Марина Шиманская. Однажды психолог курса заставил всех отвечать на вопрос: с кем бы вы не хотели быть рядом? Майорова, не задумываясь, написала: «С Шиманской». Она не собиралась скрывать, что боится проиграть в сравнении с подругой, не прятала свои комплексы. Причем этот ответ не имел никакого отношения к человеческому отношению к подруге. Она ее любила и ценила.

В ванной она долго стояла сначала под очень горячим душем, потом обдала себя холодным потоком. Наконец вздохнула полной грудью. Волосы вымыла до скрипа. Высушила их феном, но вытираться не стала. Обнаженная пришла на кухню, сварила себе кофе, сделала пару глотков, нашла в морозилке вазочку с мороженым и проглотила несколько холодных кусочков. Но вместо бодрости вновь проснулось отчаяние. Все плохо. Она не справится. Лена заметалась по квартире, убегая от собственной боли. Нужно звонить Олегу. Она не находит его по телефону и оставляет сообщение на пейджере: «Где ты? Позвони». Через какое-то время телефон звонит, но это какой-то незнакомый ей режиссер — предлагает почитать сценарий. Она слушает и глотает водку из бутылки, оставшейся с вечера. «Кого-кого играть? Женщину, разочарованную в любви? В возрасте и с опытом? Старую блядь, что ли? Я такую уже сыграла». Она хрипло хохочет, бросает трубку, ее всю трясет. Ей кажется, что ее страшно обидели, унизили. Что она после этого не сможет выйти из этой квартиры никогда. Лена бросается к своему столу, где аккуратно сложены газеты с рецензиями на ее работы, интервью с ней. На какое-то время она успокаивается, читает. Рецензии, честно говоря, никакие. Чему она радовалась, когда собирала их? Интервью… Да какая же это актриса будет так старательно и напряженно отвечать на дурацкие вопросы. Только та, которая притворяется актрисой, заводская девчонка, до смерти перепуганная тем, что ее разгадают, рассмотрят до конца. Получается, прав Ефремов, постоянно пытаясь использовать ее по назначению.

Даже почти благороден: сделал ей предложение руки и сердца при живом и любимом муже. Кстати, муж во время этих приставаний нередко присутствует. Он улыбается, а по дороге домой говорит: «Да что ты так переживаешь? Он старик, постоянно пьет. Он выжил из ума». Елена раздражается, ее не хватает на ясный и логичный спор. Она просто кричит, старается его обидеть. И это в лучшем случае. В худшем она умолкает и думает о мести. Вот я ничего не скажу, но сделаю так. Или по-другому. По-всякому, лишь бы ему было больно, как ей. Ведь мужской ум устроен совсем иначе. Реакция только по факту. Она несправедлива и знает об этом. У Сережи всегда болит душа, просто гибель древних цивилизаций и судьба России угнетают его больше, чем болтовня пьяного Ефремова.

В полдень приходит Никита, сын Сергея от предыдущего брака. Спокойная Лена угощает его мороженым, они перебрасываются ничего не значащими фразами, он уходит.

Лена опять звонит на пейджер Олега Василькова: «Приезжай. Я погибаю». Видимо, она надеется, что его молодость, оптимизм, его влюбленность может спасти. Лена закурила, присела, задумалась. А вдруг он приедет? И увидит, что она жива и здорова? Что она скажет? Да, собственно, ему не привыкать ее откачивать. Он и сам-то зашитый, вынужденный трезвенник. Водка кончилась, не появилось даже легкого опьянения. Нервический спазм по-прежнему сжимает горло и грудь. Но выйти из дому не представляется возможным. Попросить кого-то сбегать в магазин — тоже.

В дверь опять звонят. Это водитель, которого прислал Александр Орлов, режиссер картины «На ножах». Лена смотрит на него страдальческими глазами и умело сипит: «Я заболела. Скажите, чтоб перенесли на понедельник». Водитель уходит.

Лена смотрит на зашторенное окно огромными глазами и понимает, что она в квартире не одна. Беда загнала сейчас ее в ловушку. Ее вина, грехи, комплексы, обиды — все они собрались здесь и сейчас не случайно. Она берет первую попавшуюся газету со своим интервью и читает: «Елена — это факел, горящая. Мне нравится мое имя». Она уже не помнит, сама ли это вычитала или Сережа подсказал. В два часа дня Лена выходит из квартиры и звонит в ближайшую дверь. Ей открывают и смотрят без особой радости. Она улыбается: «Что-то у меня крыша едет». В ответ — молчание. Она смущенно пожимает плечами и уходит. Дома опять звонит кому-то из группы фильма «Странное время», говорит, что не может найти Олега.

Лена приходит на кухню, берет спичечный коробок и зажигает спичку. Как Глафира в сериале «На ножах». Смотрит на маленькое пламя, пока спичка не сгорела дотла. Это красиво. Это прямолинейно и страшно. Это никто не забудет. И, наверное, только огонь уничтожит ее боль.

Она вошла в спальню, открыла шкаф, потянулась за обычной, повседневной одеждой — простые юбки, кофточки, брюки. Но вдруг решительно все отодвинула и достала длинное, в пол, шелковое платье «в облипку». Они купили его с Сергеем в Америке. Оно ей невероятно шло. Она надела его на голое тело и подошла к зеркалу: «Говоришь, богиня? А что. Не шалашовка». В гостиную Лена пришла медленно, как будто платье заставляло ее экономить движения. Она думала о том, что ей сейчас понадобится много сил. Она достала с полки бутылку с авиационным керосином, который Сережа специально доставал для редкой, антикварной керосиновой лампы. Она обильно и равномерно полила платье керосином, последние капли, оставшиеся на ладонях, нанесла на вымытые волосы. А затем ваяла на кухне коробок со спичками.