Еще симптом, оказывается, легко просматривался в поведении Елены Майоровой. Она очень чисто убирала квартиру, мыла полы, раскладывала вещи по своим местам. Шерстюк, смеясь, называл ее Мойдодыровой. Значит, вытекает у Ямпольской, — не было порядка в ее душе. Не умела она его там навести. Вязала она в свободное время, любила с друзьями встретиться: стало быть, не было умных мыслей в пустой, как выше открытым текстом было сказано, голове.
Не берусь оценивать с клинической точки зрения способность видеть сдутые шарики вместо живых и талантливых артистов, представлять себе их пустые головы и души, в которых кричит только Вечность, и потребность вынашивать собственную личность. Это круто, это сюжет для голливудского ужастика, но лучше попить валерьянку.
Кино и театр — это специфическая сфера. Недоброжелательность, зависть, злоба и сплетни в ней доведены до крайности. Здесь не нужно, как в, мягко выражаясь, бизнесе нанимать киллеров для заказного убийства. Артиста убить легко. Лене ужасно завидовали. Многие очень любят вспоминать, как она приехала из Южно-Сахалинска в провинциальном наряде, белых гольфах, как говорила, как ходила, как проваливалась на экзаменах в театральных вузах. Но, главное, как приняла решение поступить в ПТУ, выполняла тяжелейшую физическую работу и стремилась к тому, чтобы быть там отличницей. Если бы она пошла в стриптиз — крутиться у шеста, — это, мне кажется, показалось бы ее будущим коллегам менее странным поступком. А так — «рабочая окраина», «пэтэушница». Вообще-то очень немногие настоящие актеры России родились в центре Москвы. Потомки династии Романовых как-то вообще не попадали на подмостки. Там всегда была слишком высокая планка — крепостной актер Щепкин, прочие «сороки-воровки». Актеры бывали аристократами по духу, образованности, способности прославить страну. Аристократ Владимир Ивашов работал грузчиком после своих звездных работ в кино, чтобы прокормить семью. За нищим дворянином от искусства Георгием Вициным бродили все бродячие псы и летали голуби. Он кормил их на свою невидимую пенсию. Нежная и миловидная Изольда Извицкая, потрясшая публику на Каннском фестивале в фильме «Сорок первый», умерла в Москве от голода и холода в полном одиночестве. Ей тоже было 39. А как спрятала свое несчастье и смерть королева красоты Алла Ларионова, чью судьбу в искусстве просто рубили на дрова. Из-за красоты. Из-за таланта. Страшнее зависти и вожделения только большая зависть и самое низкое вожделение. Я вот о чем. Их все видят прекрасными, но мало кто замечает их трагедии. А они притягивают трагедии уже потому, что всегда на виду. И можно ли задним числом сказать, что нормальнее, если это слово употребимо. Покорно погибать или прорываться горящим факелом к чьим-то душам. Сколько лет мир решает проблему эвтаназии. Возможно ли разрешить добровольный уход от невыносимых физических страданий или нет. Вопрос уже был бы решен в пользу ухода, если бы не страх перед злоупотреблениями тех, кто скажет «да». Нравственные страдания оцениваются по самой высокой шкале боли. Именно физической болью Лена Майорова убивала терзания души.
Елену Майорову в ГИТИСе сразу оценил Олег Табаков. Можно сказать, она была на особом положении, так верил он в ее будущее. И она оправдывала эту веру изо всех сил. Была открытой, милой, доброжелательной. Готова была драить актерское общежитие ночи напролет. Готова была всех любить. А вот с настоящей любовью возникла проблема: актер МХАТа был женат и не собирался оставлять жену. Она резко порвала эту связь. Осталась бы несчастливой в личной жизни, ее бы с удовольствием пожалели. Но в нее влюбился генеральский сын, элитный и востребованный художник. Более того, он на ней женился. Она переехала в четырехкомнатную квартиру на Тверской и все еще продолжала оставаться простой, искренней, доброжелательной. Как будто так и надо. Это уже простить было трудно. К тому же на нее запал Олег Ефремов. Не на предмет переспать раз-другой, он сделал ее ведущей актрисой, примой, ввел в худсовет. Она высказывала там свое мнение, взывала к справедливости и требовала, чтобы он к ней прислушивался! Для многих актрис и актеров это стало личной бедой. Если выразиться аккуратно, не все актеры МХАТа желали Лене профессиональных удач и успехов в личной жизни. И каждый ее визит в кабинет главного режиссера, время, которое они пробыли там наедине, ее поездки к нему в санаторий в Барвихе по его настойчивым просьбам — все это, конечно, фиксировалось. Вот только Шерстюк на эту информацию практически не реагировал. Он был потрясен их взаимной любовью, он еще был уверен, что она будет верна всегда. Но она реагировала. Больше не была такой открытой и простой. Она могла почувствовать себя больной из-за жестокого слова. Она познавала безграничность своей боли. Временами казалось, еще минута — и она умрет. Но минута проходила. Она возвращалась к себе.
Актриса Наталья Егорова была приглашена во МХАТ, но долго не получала никаких ролей. Она вспоминает, что один из актеров ее спросил: «Почему Ефремов так плохо к тебе относится? Ты ему не дала, что ли?» Она призналась: «Он не просил». Ей было одиноко в театре, коллеги казались замкнутыми, удрученными или надменными. «Долгое время, — говорит она, — для меня связующим звеном с театром была Елена Майорова — ее бесконечно любили все: и великовозрастные, и совсем молодые. Я считаю, что именно она ввела меня в театр. Лена была успешной. Ее любил Ефремов, давал много играть…» Так выглядела ситуация для нового человека, еще ни во что не посвященного. Затем Егорова рассказывает, что они с Леной поехали на интервью к какому-то журналисту. Там была странная компания, они пили, танцевали. Лена все время танцевала с «невзрачным молодым человеком ниже ее ростом. Но она смотрела на него с обожанием. Через три месяца я встретила ее на кинофестивале с той же компании, в ней все были постоянно то ли пьяные, то ли под кайфом. Лена выглядела уставшей, потерянной, а через два месяца ее не стало». Похоже, она действительно от «успешности», полностью зависящей от желания одного человека, от всеобщей любви (попробовали бы все не любить демонстративно приму, которую обожал, как умел, Ефремов) надеялась прорваться к своей роли в кино. Она не на Василькова смотрела с обожанием, а на свою надежду. Последнюю. Когда фильм провалился, у нее появилось страшное чувство: жизнь, возможно, уже закончилась, не дав ей главного шанса, а она будет еще годами, десятилетиями играть одно и то же, стареть, смотреть, как погибает, рассыпается в пыль ее дарование, ждать смерти, которая в отличие от хороших ролей так или иначе придет непременно.
Председателем жюри на том «Кинотавре» был режиссер Владимир Хотиненко. Ее работа в его фильме «Макаров» — одна из лучших ролей Елены. Но, разумеется, только как заявка на настоящую, большую работу. Он не смог дать ей главный приз за лучшую женскую роль, потому что — хороший режиссер, потому что профессионал со вкусом и чутьем. Наверное, ему грустно было смотреть, как одна из лучших актрис рвет свои нервы, переступает через себя, чтобы оказаться бриллиантом в болотной тине. Через десять лет после ее гибели он даст интервью о ней РИА Новости.
«Ленина карьера трагически оборвалась на самом взлете, она катастрофически много не доиграла. Она могла сделать очень многое с ее необъятным диапазоном. Лене подвластно было все — от драмы до комедии. Я хорошо знал ее и до нашей совместной работы в фильме «Макаров». Мы дружили, мы радовались каждой встрече. Многие говорили, что она была сложным человеком. Я этого не почувствовал, но с другой стороны среди талантов не встречается простых людей. Я рад, что смог снять ее в своем фильме «Макаров». Обычно в таких случаях говорят, что работать с этой актрисой было огромным удовольствием. О Лене я бы сказал так, что работать с ней, снимать ее — это было счастье, музыкальное счастье на самом деле. И работу с ней я бы сравнил с игрой на скрипке, которая сама по себе звучит божественно. Лена могла играть во всех регистрах — от крика до шепота. Она удивительно чувствовала природу кино и не просто понимала свою героиню, ее понимание было за пределами роли. Лена Майорова была потрясающей актрисой особого, редкого таланта. Я всегда вспоминаю ее в этот день, царства ей небесного».